СМЕРТЬ БАБУШКИ ХАРИТИНЫВ деревне Казанке с давних пор проживала семья крестьянина Алексея Онисимовича Дунаева. С этой семьей мы познакомились, когда Алексею Онисимовичу было уже далеко за шестьдесят лет. Примерно столько же было и его жене Харитине Андреевне. Старик был рослый, могучий в плечах и, видимо, немалой физической силы. Алексей Онисимович был не большой охотник до разговоров, а когда ему нужно было выразить мысль, то слов он употреблял совсем мало, больше прибегая к жестам.
В нем жила неукротимая, ненасытная жажда к труду. Трудовым перенапряжением всей семьи Дунаев безнадежно стремился выбиться из нищеты, поднять свое хозяйство. Большие надежды он возлагал на сына Петра, который в то время выглядел уже вполне сложившимся парубком, привлекавшим внимание девиц целой округи. Чтобы умножить рабочие руки в своей семье, Алексей Онисимович выдал старшую дочь Клаву замуж за бывшего солдата Власа Артемьевича Гулькова, который согласился войти в семью старика в качестве «примака».
Единственным утешением стариков было согласие в семье. Петр любил свою сестру Клаву, всегда оберегал ее от огорчений. Клава отвечала брату трогательной заботой. Бабушка Харитина не могла налюбоваться на своих детей и на молчаливого зятя.
Духовная жизнь семьи замыкалась в узком мирке старого крестьянского быта, была окутана мраком суеверий, въедливым религиозным дурманом и подчинена дюжине всяких традиционных крестьянских «истин».
В молодости старик Алексей Онисимович немало послужил в царской армии, повоевал против японцев на полях Маньчжурии и Ляодуна, в 1905 году, видел в городах демонстрации и баррикады, слышал обжигавшие сердце призывы к свержению царя и требования свободы. Но все это прошло как бы мимо него, не оставив в его душе заметного следа. Его тугодумный, доведенный нуждой, тяжелым и бесплодным трудом до неподвижности ум, неспособен был воспринять что-либо из того, что выходило за пределы его маленького мирка.
Ничем особенным не отличалась, и бабушка Харитина. Маленькая, под старость располневшая, но все же сохранившая свою прежнюю подвижность, старушка от зари до зари тонула в бабьих хлопотах по дому и для размышлений у нее не оставалось и минуты времени.
С Октябрьской революции в семье Дунаевых произошли перемены. Вернувшийся с германского фронта зять Влас принес с собою новые, озадачившие стариков мысли и слова. Дед Алексей Онисимович до боли в голове напрягал свой мозг, чтобы понять эти мысли, но когда приближался к сути дела, его охватывало чувство испуга.
– Круто берете! Кабы...
Этими словами он пытался защитить себя и свою семью от опасности, которую, казалось ему, сулят эти крутые перемены.
Работавший на Сучанских копях сын Петр тоже не мог больше служить опорой старикам. Петр во всем поддерживал зятя. За ними робко, с оглядкой шла Клава.
– Круто, – повторял старик. – круто. Так легко и упасть.
Клава за мужа и брата ему отвечала:
– А если, батя, круто не повернуть, буржуй с телеги не вывалится.
Наступил грозный 1918 год. Корпус белочехов сверг власть Советов в Сибири и в Приморском крае. Над Советской страной нависли свинцовые тучи реакции. Во весь рост встала опасность восстановления режима помещиков и капиталистов. Пронзительно засвистела плеть белогвардейских палачей. Слезами и кровью умылась советская земля. Ужас белогвардейского террора потряс мозг и приглушил дыхание трудового люда. Сердца стариков Дунаевых сжались от тревоги за судьбы Петра, Клавы и зятя Власа.
Но когда на родную землю высадились полчища интервентов 14 государств, старик Дунаев выпрямился во весь свой могучий рост, поднял высоко свою тяжелую голову. Он почувствовал, что наступил час, когда колебаниям должен быть положен конец. У старика развязался язык, и он с Харитиной просиживал долгие ночные часы, в тревожных беседах о путях-дорогах. Старики Дунаевы признали правоту своих детей, правоту партии, за которой шли их дети. Оба они с мужицкой цепкостью взяли в свои руки эту правду, и теперь уже никакая сила в мире неспособна была ее вырвать.
Между тем события с невероятной быстротой приближались к Казанке. По деревням солнечного Сучана стали разъезжать агитаторы и в тесных крестьянских избах простуженными голосами зачитывали огненные призывы Комитета революционного сопротивления: «К оружию! Поднимайся трудовой люд на восстание, на смертный бой за власть Советов!»
Дома при тусклом свете маленькой керосиновой лампы, по требованию стариков, Клава вновь и вновь перечитывала вслух напечатанные на пишущей машинке воззвания Комитета сопротивления.
И когда стали формироваться тайные боевые повстанческие дружины для борьбы за советскую власть, бабушка Харитина позвала к себе сына Петра и зятя Власа и объявила им свою материнскую волю. Она хотела видеть их в числе повстанцев. По старинному обычаю она благословила их венчальной иконой, шершавыми пальцами осенила крестным знамением, поцеловала в лоб.
Осенью 1918 года в Сучанской долине был организован партизанский повстанческий отряд. Через полтора месяца после начала восстания при трагических обстоятельствах вместе с помощником командира отряда Тимофеем Мечиком был убит и зять Дунаевых – Влас Гульков. Позднее в бою с интервентами у деревни Кролевец пал смертью храбрых сын Дунаевых Петр.
Под тяжестью горя Алексей Онисимович притих, осунулся, заметно постарел и старался уединиться от своих соседей, прежних дружков. Бабушка Харитина, напротив, как-то внутренне собралась, вроде выпрямилась.
В первых числах июля 1919 года крупным соединенным силам интервентов и белогвардейцев удалось потеснить партизанские отряды, рассеять их по необъятной тайге Сихотэ-Алиня.
В лесах остались небольшие группы партизан, которые время от времени тревожили гарнизоны белогвардейцев.
В конце июля небольшой отряд партизан подошел к Казанке с целью напасть на гарнизон колчаковцев, занимавших эту деревню. Ночью Николай Ильюхов, Михаил Титов и Михаил Казимиров по кустарникам увала проникли в деревню, чтобы разведать расположение и численность врага. Они зашли к Дунаевым, вблизи дома которых белогвардейских войск не было. Беляки занимали центральную улицу деревни, у подножья горки, на левом берегу реки Сицы. Бабуся Харитина встретила партизан тревожно.
– Пришли, сынки мои! Идемте из дома, небезопасно тут. Там побеседуем...
В огороде, в чащобе подсолнухов и кукурузника, уселись на сухую землю. Партизаны внимательно слушали каждое слово Харитины. В ее голосе чувствовалась властность и глубокая убежденность. Она посоветовала не нападать на гарнизон.
– Этим не поможешь, – говорила она, – да и не в этом суть. Вас тут горсточка, а у них – силища. Не так надо!
– А как надо, бабушка?
– Надо перетянуть колчаковцев на нашу сторону, всех солдат, они такие же, как мы с вами, перетянуть их на нашу сторону, а их благородий офицеров – перестрелять. Вот как надо!
Не переводя дыхания, чуть приглушенным голосом она рассказала, что в ее доме бывают два солдата, один по фамилии Макшимас, другой – Непомнящий.
– Эти солдаты просят связать их с партизанами. Они хотят восстать и перейти на сторону партизан, да не знают, как этакое сделать! Так я их поняла. Они просят им помочь.
В лучах бледной луны, щедро освещавшей одухотворенное лицо старухи, Харитина Андреевна казалась волшебницей.
Условились, что Харитина Андреевна организует нам свидание с колчаковскими солдатами. Назначили час и место встречи. Старушка попрощалась и торопливыми шагами направилась к своему дому. Мы вернулись на свою базу. По дороге обсуждали вопрос, поставленный бабушкой. Миша Титов, экспансивный, чуткий до всяких перемен в жизни, развивал мысль Харитины Андреевны Дунаевой.
Через два дня партизаны встретились с колчаковскими солдатами Макшимасом, Олеевым и Непомнящим. В назначенный час на условленное место их привела бабушка Харитина.
По лесной тропинке она гнала впереди себя корову, которая служила ориентиром для всех участников встречи. Место, на котором корова остановилась пастись, и было условным пунктом встречи. Тем же порядком, но уже в другом месте, была организована повторная встреча.
Через месяц упорной работы партизан и революционно настроенных солдат гарнизона колчаковцев заговор созрел настолько, что был поставлен вопрос о восстании. План восстания предполагал комбинированные боевые действия партизан и колчаковских солдат. К часу ночи партизаны окружили Казанку и ждали сигнала Макшимаса, который должен был забросать гранатами штаб гарнизона. При разрыве гранат партизаны должны были порваться в деревню и помочь восстать колчаковским солдатам.
...Но в назначенное время сигнала не последовало. Не было его и к двум часам ночи. Партизаны были в недоумении.
– Неужели солдаты подвели?
Стало светать. Из деревни прибежал в расположение партизан солдат Олеев и сообщил, что заговор раскрыт, офицерами арестованы Непомнящий и Макшимас, что гарнизон колчаковцев приведен в боевую готовность и им заняты позиции для боя с партизанами. Партизаны отступили в лес.
С восходом солнца наша разведка установила, что после пыток на глазах у крестьян были расстреляны Непомнящий и Макшимас.
Бабушка Харитина и ее дочь Клава были схвачены. На виду насильно собранных белогвардейцами крестьян они были подвергнуты ужасающим истязаниям.
– С кем ты была связана? – задал вопрос офицер, – говори.
– Я ничего не знаю, – ответила старушка.
Офицер наотмашь ударил Харитину Андреевну плетью по лицу. Из рассеченных губ и выбитого глаза брызнула кровь. На лице багрово-красной полосой остался след нагайки. От удара старая женщина пошатнулась и опустилась на землю. Клава бросилась к ней.
Ома схватила голову матери и с криком «мамочка, родная!» прижала ее к своей груди. Другой офицер прикладом ружья изо всех сил ударил Клаву по голове. Обливаясь кровью, дочь рухнула на землю и, потеряв сознание, притихла.
Очнувшись, мать потянулась руками к дочери:
– Дитя мое! Смерточка наша...
Офицеры – их было человек пятнадцать – решили, что теперь их жертвы должны капитулировать и выдать участников заговора. Тот же вопрос:
– Говорите, кто с вами был? Кого еще знаете?
Чтобы слышать, спрашивавший наклонил свое лицо к старухе. Бабушка Харитина приподнялась на локтях и кровью из разбитых губ плюнула в лицо офицера:
– Вот мой ответ тебе, ирод окаянный!
В воздухе засвистели плети. Беспорядочные удары приходились по голове, спине, по лицу старухи. Она сначала вскрикнула от боли, затем крик ее перешел в слабый стон и через несколько минут затих. Она потеряла сознание...
Очнувшись, Клава телом попыталась закрыть мать. Офицер пинком ударил ее в живот. Извиваясь от страшной боли, она вновь повалилась на землю. На Клаву посыпались удары плетей. Тело ее конвульсивно вздрагивало. Кофточка расстегнулась и обнажила покрытую кровяными рубцами грудь.
Истязания продолжались весь день до вечера. Жаркое августовское солнце клонилось к закату. Деревня была в каком-то исступлении, все жители были охвачены ужасом. Старик Дунаев лежал в избе в забытьи. Возле него стоял часовой.
Несколько раз мать и дочь приходили в сознание. Офицеры набрасывались на них все с чем же вопросом:
«Кто был в заговоре?» – и, не получив ответа, вновь принимались за истязание.
Солдаты гарнизона с волнением и страхом ожидали конца расправы. Им было приказано не выходить из домов, оставаться на своих местах.
Вечером полуживых, истерзанных, в разорванных платьях с разбитыми головами, окровавленных настолько, что не было «живого места на теле», мать и дочь на крестьянской подводе колчаковцы увезли к бухте Ченьювай. Там палачи затащили их на гору Брат и Сестра и с высокой скалы сбросили на острые камни.
Через два дня старик Дунаев запряг свою лошадку и выехал на поиски жены и дочери. Добрые люди указали место, где находились их останки. Только по цвету русых волос Клавы да по сединам ее матери старик узнал родных. Обливаясь слезами, ослабевшими руками Алексей Онисимович поднял останки и похоронил их рядом с могилками сына Петра и зятя Власа.
Осиротела дружная семья, которую Алексей Онисимович вместе с Харитиной Андреевной в трогательных заботах и тяжелых трудах сколачивал в течение десятилетий... Старик остался один.
Когда мы первый раз после трагедии встретились с Алексеем Онисимовичем, он молча подошел к нам, в сильной своей ладони жал наши руки, из глаз его катились крупные слезы. Молча мы стояли друг перед другом и не находили нужных слов, чтобы выразить наше глубокое чувство преклонения, восхищения перед гордой стойкостью простых, возвеличенных до легендарной славы женщин.
Памяти Харитины Андреевны и ее дочери Клавдии партизаны посвятили митинги в деревнях Сучанской долины и в партизанских отрядах. Героизм крестьянок Казанки придал новые силы партизанам, вселил в их сердца жгучую ненависть к врагу и веру в торжество нашей победы. Партизаны говорили:
– Если пролетарская революция подняла на такой героизм простую, малограмотную женщину, как бабушка Харитина, то советская власть непобедима.
Дело, начатое бабушкой Харитиной, партизаны продолжили. Из Казанки колчаковский гарнизон отбыл в свой полк на Сучанский рудник. Партизанский отряд вскоре восстановил связь с оставшимися и живых благодаря стойкости Харитины Андреевны участниками заговора.
Теперь уже решено было действовать по-другому. Как только восстание было подготовлено, Ильюхов и Титов сами выехали в колчаковский полк и лично руководили восстанием. Восставшие солдаты выслали им колчаковскую форму, переодевшись в которую Ильюхов и Титов ночью проникли в расположение полка. Восстание закончилось победой. Офицеры полка во главе с его командиром Фроловым пулеметным огнем были уничтожены. Весь полк колчаковцев с 4 пулеметами и богатыми трофеями, отстреливаясь от японцев, перешел на сторону партизан. В восстании полка особо отличились солдаты Передов, Торовников, Олеев, Ковалев и другие.
Мы думаем, что была допущена ошибка в том, что вновь сформированному 1-му Дальневосточному советскому полку партизан не было присвоено имя героинь Дунаевых.
В начале 1921 года, в период нового подъема партизанского движения в деревне Мельники, где дислоцировался штаб партизанских отрядов Сучанской долины, в погожий июньский полдень из деревни Казанки пришел глубокий старик. Помутневшие старческие глаза его хоть и слезились от лучей яркого солнца, но в них сияли искорки непреклонной решимости. Старик подошел к командиру, поздоровался с ним и сказал:
– Хочу вступить, товарищ командир, в партию. Затем я и пришел к вам.
Вечером было созвано собрание партийной организации штаба. Военный комиссар Владивостоков предложил считать собрание торжественным. В ряды партии принимался Алексей Онисимович Дунаев, случайно оставшийся невредимым глава замечательной советской семьи патриотов.
Давно уж нет теперь в живых Алексея Онисимовича Дунаева. Его похоронили рядом с женою, вблизи могил его дочери Клавы, сына Петра и зятя Власа. На могиле поставлено красное знамя с надписью: «Слава вам, дорогие наши соратники! Вечная память, мужественные борцы за счастье своего народа, за дело Ленина!»
Н. Ильюхов, И. Самусенко