Где-то далеко в России у меня родилась дочь, которой я еще не видел. А здесь, посреди Тихого океана, почти на экваторе, был дубак натуральный и тьма кромешная. Не знаю, в чем тут дело - быть может холодные течения из Антарктики студили воду - но без куртки на палубе было неуютно…
Мы шли в балласте из Перуанской экспедиции в Сингапур. Шли уже без всякого энтузиазма, поскольку собирались домой, во Владивосток, но с середины пути нам изменили маршрут. Накануне, 10 ноября, если мне не изменяет память, умер Брежнев; мы, как полагается, чего-то там поскорбели на общесудовом собрании, а наутро поменяли курс.
Российские наши дуболомы - те из них в частности, что заправляли движением пароходов - избытком ума явно не отличались. Цензурными словами я их уже не поминал. Судите сами: рейс планировался на 3 месяца: в Южную Америку, и - обратно. Хотелось очень, как всякому нормальному мужику, к рождению ребенка быть на берегу. Поучаствовать в семейной жизни, так сказать, а не в гениальных планах партии и правительства...
Все получилось иначе. Получилось как всегда, и как всегда - по-русски. Мы привезли топливо рыбакам, слили, и три недели потом лежали в дрейфе: в высоких сферах решали важный вопрос куда нам дать заход. География предполагаемых заходов вскружила бы голову Крузенштерну напрочь: Фиджи? Кальяо? Ванкувер?.. В результате нам велели отправляться в Панаму заливаться по-новой топливом.
Неделя пути до Панамы, три дня в городе, четыре дня обратно... В два часа ночи ко мне в каюту постучали:
- Док, открой.
Это был голос начальника радиостанции.
- Пошел на фиг, утром придешь.
На пароходе я числился судовым доктором, и служебное положение обязывало меня проявлять чуткость.
- Ну, тогда я сам буду твою дочку обмывать.
Сон сдуло как рукой!
Через 15 минут у меня в каюте сидели все, кто не спал на пароходе. Все поздравляли, и всем я только успевал подливать! Не забывая себя.
- Дочка - это здорово! - философствовал радист - Ей в армии служить не надо, драться на переменках с одноклассниками не надо...
Еще через 15 минут тот же радист ничего членораздельного выговорить уже не мог. Я - тоже.
К утру потянулся остальной немногочисленный судовой народ. Я загрузился к этому времени уже под завязку, но роль радушного хозяина на автопилоте еще исполнял. Откуда-то появились невиданные по тем временам бутылки: водка «Императорская», водка «Смирновская» - народ поздравлял от души тем, что было куплено в заграничном порту! В ход пошли три литра ректификата из амбулатории…
Это «от души» кончилось тем, что пароход сутки болтался неуправляемым в Тихом океане. Кэп наутро, продрав глаза, вылез на мостик:
- Штурман, где мы?
- А … его знает!
- Исчерпывающий ответ.
В чем-чем, а в чувстве юмора нашему кэпу было не отказать.
Определились по спутнику, легли на нужный курс. Еще несколько дней пути до экспедиции, несколько дней на бункеровку, неделя в дрейфе... В начале ноября снялись домой.
К чему эта преамбула? А к тому, что настроение было препоганейшее! Мало того, что из-за этого рейса не успел похоронить бабушку - пришлось сорваться на пароход прямо с похорон – так еще и дочь родилась без меня! Бесконечные смены курса начинали уже по-тихой бесить.
Поэтому, когда старпом попросил меня пару дней постоять вахту с ревизором за рулевого, я длинной тирадой высказал ему все, что думал. Об его конторе Востокрыбхолодфлот. О российском извечном бардаке. О танкере «Гальве», на котором мы оба имели сомнительную честь пребывать в тот момент. О профессии моряка…
Старпом выслушал меня сочувственно, пожевывая кончик своих роскошных усов, покивал печально головой… Его вообще трудно было чем-нибудь вывести из себя: насмотрелся за годы службы всякого.
- Доктор, я просто прошу помочь. Через три недели будем в Сингапуре, а пароход ободран как мартовский кот! Всех моряков хотел взять на покраску…
На пароходе было всего 27 человек экипажа, из них двое бездельников: я, простой советский парень, и помполит – нечто набыченное, невразумительное и до паранойи подозрительное. Денно и нощно оно блюло облико морале советского моряка, читало политинформации, и даже пустило слезу на скорбинах по поводу безвременно ушедшего генсека...
Всякий порядочный человек старался держаться подальше от таких типов и контор, что за ними стояли. Так что, ход рассуждений старпома был логичным: кто угодно – только не помполит!
В 0.0 по местному времени я поднялся на мостик и принял вахту у рулевого матроса. Темно было за бортом, темно было в рубке. Ревизор, 2-й помощник капитана Сергей Черевач, был уже здесь.
- Куда рулить-то, Серега?
- Держи пока 280. Рядом земля – видишь по правому борту?
Мы проходили Маркизы, и справа в подсветке Луны как раз хорошо смотрелись пики Фату-Хива.
- Серега, моя душа уже там! Давай заедем?
- Помпа тебе заедет утром. По уху.
Ревизорскую вахту недаром называют собачьей: с 0 до 4 утра время такое.., мало располагающее к труду. Чтобы не спать, мы заварили со вторым (секонд – так с английским шиком называют себя ревизоры) целый кофейник кофе, и благополучно его выхлебали за 4 часа вахты. Хлебалово кофию разнообразилось частыми перекурами на крыле мостика, да неспешным мужским разговором…
И тут выяснилось, что мы с ревизором родом из одного поселка! Жили только на разных его концах: я возле клуба, он – на Орловском. Учились в одной школе, знали одних и тех же пацанов: Леню Халезина, Толю Ломакина. Он был старше, и поэтому, наверно, пути наши не пересеклись в детстве. Впрочем, в десятилетнем возрасте меня увезли из поселка, так что немного и было тех шансов пересечься…
Сюрр был полный! Душевная нескладуха, опостылевший пароход, тьма впереди, Маркизские острова, о которых, начитавшись Стивенсона, грезил еще в детстве, и Северный Сучан – светлое пятнышко из далекого прошлого…