Андрей » 21 ноя 2010, 19:30
Клуб тогда был для нас второй школой. Время, повторюсь, было удивительным. Удивительными были фильмы и песни. «Мамлюки» я смотрел еще в старом клубе, в новом уже – «Марью-искуссницу», «Человека-амфибию», «Кочубея»…
На гулянках взрослые пели «Черное море мое», «Тишина за Рогожской заставою», «На побывку ехал молодой моряк» - песни из фильмов.
Талантливыми были фильмы, талантливыми были песни – и народ не страдал отсутствием талантов.
Тетя Надя, билетерша с большим родимым пятном на щеке, запросто входила в пацанячье положение, если не хватало денег на билет, вытирала молча ему сопли и слезы и впихивала в темный зал.
Уроки пения тоже проходили во дворце. Дворец в те времена был вполне приличным заведением, обжитым вплоть до последнего уголка, и вполне уютным.
Александр Сергеевич аккомпанировал на пианино, а мы хором разучивали:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье –
Белой армии оплот…
Слову «оплот» в лесиконе 9-летнего ребенка как-то еще места не находилось, поэтому мы всем классом дружно орали: «Белой армии афлот».
Александр Сергеевич сердился, бросал играть, и, выпучив пострашнее глаза, пускался в педагогику:
- Вы что поете? Вы где таких матершинных слов набрались? Нет такого слова «афлот» - есть слово «оплот». Бастион, твердыня! Понимаете? Повторяем дружно: ОПЛОТ!
- Оплот! – с энтузиазмом поддакивали мы.
- Хорошо. По-новой! Раз-два:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье –
Белой армии афлот!
Александр Сергеевич резко бросал исполнение, и чуть артистично хватаясь за сердце, говорил:
- Вы меня в могилу сведете! Под монастырь подведете! Куда вас таких выпускать? Не дальше раздевалки!
Мы не боялись его. Знали за долгие годы, еще с детского сада, что человек он милейший, что ябедничать Вере Васильевне не побежит…
Человека этого я действительно помню чуть ли не с рождения: любой праздник, любой утренник – Александр Сергеевич был здесь. В раннем возрасте Пушкин и Александр Сергеевич Ланге были для меня одним человеком. Потому, наверно, что у обоих было одинаковое имя-отчество, оба были кучерявыми, и оба имели отношение к искусству. На утренниках в саду я искренне ждал, когда он прекратит играть на пианино, и начнет рассказывать сказку про ученого кота. Поэтому, когда однажды, в возрасте лет 4, слушал по радио инсценировку на тему дуэли Пушкина, и прозвучали слова Дельвига: «Пушкин умер» - ужасу моему и горю не было предела, бабушка с мамой насилу успокоили.
Зрела как-то мысль, что нужно бы заехать к Александру Сергеевичу, попроведовать – слышал, что на старости лет остался он один, обижал его сын – не успел…
Дома, в бабушкином альбоме остались фотографии с ее стройки (в 60 году вместе с Валентиной Михайловной затеяли они строить дом на двоих по улице Советской), на снимках смеется Александр Сергеевич, деловито распоряжается молодой еще Романенко Михаил Васильевич (он доводился родственником Клементовским), другие, неизвестные мне люди… Строили тогда как говорилось «миром»: знакомые, друзья, родственники собирались по выходным, месили шлак, носили раствор. Женщины готовили угощение.
Дом две женщины, отказывая себе во всем, на свои медсестринские зарплаты построили в 64, тогда же и въехали. По-моему, это был первый дом в поселке с водопроводом, с «титаном» и ванной в каждой квартире.
Сюда я приезжал на «побывку» в студенческие 70-е. Учились каждый день и допоздна, воскресенье был единственный выходной. В 7 вечера в субботу я садился в городе на электричку, и в начале 12 приезжал в Сучан. Последний рейсовый автобус на Авангард ждал пассажиров с электрички.
В половине двенадцатого выходил в поселке на остановке «Больница»; у бабуси, несмотря на поздний час, горел на веранде ночник – меня ждали.
Сутки дома становились настоящим праздником: теплая ванна, чистая постель, торт «Наполеон», какого мне в жизни больше пробовать не доводилось, вкусная еда… За сутки бабуся успевала перестирать, высушить и выгладить кучу всякого барахла, что я исправно привозил ей в большом чемодане, укладывала с собой что-нибудь из вкусняшек, и обязательно – бутылочку домашнего вина с собственного виноградника. Я уезжал из Сучана ночным поездом и с вокзала наутро сразу попадал на занятия. А вечером мы с друзьями дегустировали вино и вкусняшки большой компанией и чмокали языками от восхищения!
Она вообще была удивительным человеком, бабуся! 7 классов гимназии, революция, голод, тиф, махновский плен, похороны Котовского, рабфак, семья, несбывшиеся мечты о медицинском институте…- о тех временах, несмотря на всю свою общительность, распространяться она не любила. В 60 году мы с ней летали в Москву к прабабушке, врезалось в память, как они с матерью в соседней комнате говорили на французском. На мой недоуменный вопрос, почему они не говорят по-русски, последовала резкая отповедь:
- Тебе показалось. Иди, гуляй во двор.
Бог его знает, эти семейные тайны. Наверно, было, что скрывать бабусе, и от чего беречь меня. Как-никак натерпелась горя со своими детьми: 16-летнего отца в оккупации две недели держали в гестапо, продала все домашнее имущество, чтобы его вызволить. Добавить сюда фронт, на который папаша свалил без спроса, тяжелое ранение, голод после войны, три года сталинских лагерей…- было чего бояться материнскому сердцу.
Нет давно бабуси, нет деда Якова, нет Веры Васильевны и Александра Сергеевича, Клементовских, обоих моих отцов, Ломакиных Зои Андреевны и Степана Михайловича… Не к кому и незачем ехать в поселок.
У Шпаликова есть строчки:
По несчастью, или счастью истина проста:
Никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем – ни тебе, ни мне…
Хорошие строки – о том, что не фиг грустить, ловить миражи из прошлого; что жить нужно не оборачиваясь.
Спасибо всем откликнувшимся на этот скромный опус. Николаю - мой респект, и вечная признательность!